Шедоу

Шейд рисовала всю ночь. Ее любимое время. Никто не мешает, не отвлекает по пустякам и не лезет под руку с советами. Ее картины все равно покупали плохо. Людям подавай портреты, да еще и такие, чтобы на них не было этой складки на животе или восьми подбородков. А еще глаза другого цвета, волосы погуще и дорогое колье на шею. Шедоу обычно читала весь этот список улучшений, тихо охуевала и слала в такие далекие дали, в которые без проводника не доберешься. Как итог — сидела без работы или перебивалась случайными заработками. В бюро тоже было тихо. Люди словно перестали умирать. И было в этом что-то пугающее.
Утром женщина сварила себе кофе, вытащила газету из ящика и, зевая, устроилась на диване, читать последние новости. Барни уже торчал в своей мастерской, создавая очередного Франкенштейна. Шедоу до усрачки пугали эти реборны, которых он делал на заказ. Они были настолько похожи на настоящих детей, что вызывали у женщины приступ паники. При том, что она давно привыкла к трупам любых возрастов и видов. Но эти куклы заставляли ее каждый раз напрягаться и дергаться от малейшего шороха. Шейд была убеждена, что однажды какая-нибудь из них оживет и придет к ней в комнату с ножом.
Она успела задремать, уронив на пол газету и, кажется, проспать довольно внушительный промежуток времени, потому что разбудил ее Барни, что бывало крайне редко, поскольку он знал, что его любезная супруга спросонья и придушить может. Потом конечно одумается, но может быть уже поздно.
— Пошли. Сейчас я оденусь только. — Шейд протерла глаза и встала. Муж явно был не в настроении, хотя он был скуп на эмоции, и почти всегда находился в состоянии некой меланхолии, но бывали моменты, когда Шедоу предпочитала запрятать свой язычок куда подальше и не отсвечивать. Сейчас он явно был чем-то озадачен. Впрочем, если разглядеть на столике в прихожей внушительную стопку не оплаченных счетов, то можно даже догадаться чем.

Половину дороги они прошли молча. Шедоу пыталась согнать с себя остатки сна и жадно вдыхала свежий воздух. Потом жевала булочку, купленную в пекарне. И только когда они дошли до детской площадки и сели на скамейку — заговорила.
— Барб, у тебя все нормально? Ты сегодня пасмурней обычного. Что-то не получается? Или покойников давно нет? Так ты скажи. Я замочу кого-нибудь. Мне не сложно. Вон, смотри какой. На него много материала уйдет. Дорого встанет.
Шейд пихнула мужа локтем и подбородком мотнула в сторону грузного мужчины, читавшего журнал на противоположном конце аллеи. На площадке постепенно собирались типичные обитатели этого места и все вокруг наполнялось детскими криками. Шедоу не любила шум, но ей нравилось наблюдать за детьми. Иногда она приносила с собой блокнот или фотоаппарат и тайком делала референсы. А потом на ее очередном рисунке задорно и непосредственно резвились маленькие черти.
— Или вон ту, в дебильном пальто. А еще лучше...
Она не договорила, потому что прислушалась.
— Тс-с-с. Тебе не кажется что кто-то плачет?
Шейд повертела головой в разные стороны, но так и не нашла источник послышавшегося ей звука.
— Видимо показалось. Ну так что, ваш заказ, сэр?

Шедоу

Джереми. Ну конечно все дело в этом дурацком реборне. Сколько месяцев уже делается этот заказ? Сколько охерительных историй она уже наслушалась об этом силиконовом уродце? Нет, ее муж имел золотые руки, и она вырвет хребет любому, кто посмел бы утверждать обратное. Он творил с этими куклами что-то совершенно невероятное, но каждый раз было одно и то же. От этих Томми, Селин, Бобов и теперь вот Джереми у Шедоу дергался глаз. То не выходила краска нужного цвета, то материал казался не подходящим. Теперь вот волосы. Она и так сделала над собой нечеловеческое усилие и не стала выбрасывать фарфоровых любимиц Барни. Хотя первые несколько лет после знакомства с ними ее преследовали кошмары.
Реборны же были отдельным видом издевательства над ее хрупкой психикой. Она не любила мертвых детей. Ни в бюро, ни в виде кукол. Она не понимала матерей, которые готовы были платить сумасшедшие деньги за то, чтобы их умерший ребенок, каким бы любимым и желанным он ни был, оставался в виде чудовищной безжизненной игрушки.
— Давай заведем йоркширского терьера, Барб. Ну или наладь знакомство с кем-то из местных парикмахеров. Это очень плохая идея просить родителя обчекрыжить собственного ребенка, даже ради такой глобальной цели. Вспомни мамашек, которые заказывают у тебя этих кукол. Они же через одну чокнутые. Одна твоя Ивон чего стоит.
Шедоу внимательно разглядывала девчушку, спорящую из-за шапки. И ведь ей просто не нравился дурацкий узел из завязок под горлом, как ее мать этого не понимала? Прогулки с Барни на детскую площадку часто заставляли ее удивляться некоторым родителям, абсолютно не слышащим собственных детей. Было даже интересно за этим наблюдать и решать в голове некую поведенческую головоломку. Но это она от мужа всякой фигни нахваталась, не иначе.
— Ну или давай я пороюсь в интернете? Там сейчас можно слона с зелеными ушами и синим хвостом найти, не то что детские волосы. Да блин. Я пойду посмотрю что там. Погоди.
Шедоу встала и пошла на звук, доносившийся с другой стороны от площадки. Сложно было понять что это: плач, стон, скулеж? Может там в кустах сбитая собака? Не то чтобы Шейд отличалась альтруистическими порывами, но было любопытно.
Чуть поодаль находилось плотное насаждение кустарников. В теплое время года тут было красиво, но сейчас жухлые листья издавали неприятный гнилостный запах. Но по мере приближения становилось понятно, что звук идет именно оттуда. Шедоу раздвинула ветки и пролезла чуть глубже. На земле сидел ребенок. Девочка. Лет трех или четырех — Шейд плохо определяла возраст на глаз. Чумазая мордашка, вся в разводах от грязи и слез, сбитая шапочка, красные резиновые сапожки на ногах. Она периодически всхлипывала и подвывала, потом отвлекалась на что-то и замолкала ненадолго, а потом начинала плакать снова.
— Привет. — Шейд постаралась говорить спокойно, не хотелось напугать ребенка. — Как тебя зовут? Где твоя мама?
Девчонка подняла на нее глаза, полные слез. И на слове «мама» снова захлюпала носом.
— Тихо, тихо. Не плачь. Встань с земли, пожалуйста, холодно. Сейчас во всем разберемся.
Она протянула руку и ухватила маленькую грязную ладошку девочки. Подняла ее на ноги и неловко отряхнула от налипшего мусора и листьев.
— Погоди.
Шейд высунулась из кустов.
— Барб. Барни!!! Пс-с-с. — громко зашептала она, привлекая внимание мужа. — Иди сюда. Ну иди. Что покажу. Помощь твоя нужна.

Шедоу

Докричавшись до мужа, Шедоу вернулась к девочке. Что с ней вот делать? Можно сколько угодно фантазировать на тему «А вот я бы лучше...», но когда перед тобой стоит живой ребенок — теряешься совершенно. Она замерзла? Ей больно? Она голодная? А может все и сразу?
— Успокойся, пожалуйста. Мы найдем твою маму. Не плачь.
Когда в кустах появился Барни, Шейд вздохнула с облегчением. За рациональность и трезвую оценку ситуации в их семье обычно отвечал он. Она же чаще вносила свой вклад в виде сумбура, сумятицы и суматохи. Но что-то пошло не так. Барби явно был не в восторге от находки супруги. И всеми силами пытался доказать ей, что надо ничего не трогать и скорее уходить.
— Ай-яй-яй, такой большой дядя и боится маленькой девочки. Тебя в песке извалять, так ты тоже не особо чистым будешь. И что? Тебя потом не трогать прикажешь? — Шедоу покачала головой, укоризненно глядя на мужа. — Барб, дети в целом не бывают бесхозными. Зато они бывают беспомощными.
Игнорируя опасливый взгляд Финча, женщина вернулась к попыткам привести малышку в более-менее нормальный вид. Хорошо одетая, щекастенькая, раскрасневшаяся от долгого пребывания на холоде. Как так получилось, что ребенок из вполне приличной, видимо, семьи, остался один, и весь город до сих пор не стоит на ушах в поисках — оставалось для Шейд загадкой. Потеряйся ее ребенок, она бы подняла всех, включая спецназ и вертолеты.
Эта странная мысль, кольнувшая подсознание, заставила женщину нахмурится. Она никогда не думала о детях с этой стороны. Да и с Барни у них никогда не вставал этот вопрос. Не потому что они его избегали, а как-то просто даже не рождалось такой потребности.
— Иди сюда. — тряхнув головой, чтобы отогнать ненужные сейчас размышления, Шедоу залезла в сумку, которую всегда носила через голову. В ней, как и подобает настоящему женскому аксессуару, было все, чтобы выжить на необитаемом острове в течение пары лет минимум. Так то пачка влажных салфеток тоже нашлась, пусть и не сразу.
— Сейчас мы из тебя сделаем красавицу. Ты успокоишься и расскажешь нам где твоя... — вспомнив, как девчушка разрыдалась от этого слова, Шейд вовремя прикусила язык и принялась стирать салфеткой грязные потеки с лица девочки. Та лишь испуганно всхлипывала и лепетала что-то на детско-эльфийском. Где-то над головой на бубнежно-душнильском тарахтел Финч. Его женщина не слушала тоже.
— Не бойся. Это дядя Барни. Он хороший и очень добрый, только притворяется. А еще у него много кукол. — Шейд взглянула на мужа, пытаясь не заржать. Но в этот момент девочка дернулась вперед и схватила Барни за ногу, прижимаясь к нему. То ли речь Шедоу про кукол сработала, то ли просто ребенок выбрал себе более уравновешенного покровителя, но это выглядело очень мило.
— Смотри, ты ей нравишься. Девчонки к тебе так и липнут. — не нарушая идиллию, Шейд стащила с головы девочки почти свалившуюся шапку, пригладила спутанные волосики и надела ее обратно. Одернула ей курточку и поднялась на ноги.
— Барни, это просто маленький ребенок. Ей страшно. Она потерялась. И нам надо с этим что-то делать. Или идти в ближайший полицейский участок, либо ты вспомни когда и с кем ты мог ее видеть? Может мы тогда сами найдем ее родных.

Шедоу

— Блять. — пробубнила Шейд себе под нос, закатив глаза. Ну да, было бы очень странно, если бы Барни просто взял и согласился потратить свое драгоценное время на маленькую девочку. Конечно же у него шкурный интерес. С другой стороны, он постоянно нянчится со своими реборнами. Чем может взрослого, адекватного (ну почти!) мужчину привлекать возня с куклами, похожими на детей? Шедоу вздохнула. Этого ей никогда не понять, а еще кто-то про женскую логику что-то говорит.
— Осторожнее. — она еще раз осмотрелась по сторонам, отодвигая ветки, и поспешила вслед за мужем.
Удивительно необычное зрелище — Барни, обнимающий ребенка. Пожалуй да, В полицию таким составом идти не стоило. Шейд, конечно, не так сильно достала местных представителей власти, но все недостающие детали пазла прекрасно заменила ее связь с Финчем. Так что запросто повяжут обоих. Доказывай потом, что ты не верблюд.
Домой они добрались без приключений, что уже было неплохо само по себе. Ребенка Шейд у мужа отняла. Сняла с нее сапожки, курточку и шапку, умыла, завернула в плед и посадила на стул на кухне. Девчонку надо было чем-то накормить, но чем питаются трехлетки она представляла себе смутно. Консервированной едой Барни кормить ее точно не стоило, Шедоу чаще ела пиццу или сэндвичи, что тоже вряд ли назовешь полезным питанием для малышей. Где-то в недрах шкафчика она отыскала отрытую пачку хлопьев и достала из холодильника початую бутылку молока. Для перекуса хватало. Потом принесла из комнаты пару листов бумаги и цветные карандаши. И вот ребенок уже сытый и довольный рисует каляки-маляки и лопочет себе под нос. Выяснять что-то про ее родителей Шейд пока не стала — понадеялась на мужа, который ушел звонить Стэну. Зато смогла разобрать, что зовут малышку Люси и ей действительно три года. Контакт был налажен. Шедоу сидела с другой стороны стола, уперев подбородок в ладонь и с любопытством наблюдала за девочкой. Она была забавная и не такая уж шумная.
— Ну что, какие новости? — на кухне появился Финч и Шейд пришлось отвлечься на мужа. Люси тоже радостно заулыбалась при его виде и протянула к нему руки. Кажется, ей нравилось, когда Барни ее держал. Но Шедоу знала этого мужчину гораздо дольше.
— Так. Это Люси. Она накормлена и довольна жизнью. Сделай, пожалуйста, так, чтобы к моему возвращению это не изменилось. И да, — Шейд встала и подошла к Финчу, понижая голос, — еще сделай так, пожалуйста, чтобы когда я возвращала ее родителям, ни у кого не возникло вопросов, почему она почти лысая, окей? Я, конечно, выкручусь. Но тебя потом прибью, учти.
Не желая участвовать в коварных замыслах супруга, Шейд вышла из кухни. Уж лучше она приведет в порядок одежду ребенка, прежде чем тащить ее снова на улицу.

Шедоу

Шейд оттирала грязные пятна с куртки. Зачем? Она не знала. Очень логично было бы вернуть девчонку родителям именно в том виде, в котором они нашли ее на площадке. Пусть знают, раз им так плевать на собственного ребенка. Но Шедоу делала это не ради них, а ради маленькой розовощекой Люси. Малышке уж точно не понравилось бы снова надевать испачканную одежду, а Финч отчего-то остро хотела, чтобы девочка запомнила в их доме что-то хорошее, вроде теплого пледа и цветных карандашей. Хотя и понимала, насколько коротка память трехлетнего ребенка.
Она уже закончила, когда в ванной комнате появился Барни.
— Пойдем. — Шедоу вытерла руки и вышла за мужем. Меньше всего ей хотелось смотреть на Джереми. Особенно сейчас, на контрасте с живой и веселой Люси. Но для Барни это было важно. В его присутствии куклы вели себя смирно и в целом не доставляли хлопот. Правда и удовольствия не доставляли тоже. Но это можно было пережить.
Джереми лежал в колыбели. Шейд не очень понимала, зачем игрушке нужно личное спальное место, но предпочитала не задавать глупых вопросов. Просто радовалась тому, что в ее детстве никому не приходило в голову дарить ей таких кукол. И у нее теперь здоровая психика. Наверное.
— У него твои глаза. — от Шедоу явно ждали реакции. Она подошла ближе к лежащему Джереми, но он не казался ей милым ни с какого расстояния. Да, у него действительно были очень пронзительные голубые глаза. Очень мертвые голубые глаза. От них кожа покрывалась мурашками.
Барни явно был вдохновлен своим реборном куда больше Шедоу. Хлопотал над ним. И она могла понять любовь творца к своему творению, но отношение мужа к этим куклам явно местами перешагивало через грань. И для Шейд это было странно.
Пожалуй, она бы не стала делать попыток разобраться в этом, как это было уже не раз, если бы не сегодняшняя встреча в парке. Мысль, родившаяся в ее голове, пугала, но в то же время казалась дико логичной и удивляла своей простотой.
— Барни, — вопросительно позвала Шедоу, но, когда поняла, что до мужа в порыве его увлеченности чем-то дозваться вообще не реально, подошла к нему сзади, обнимая и утыкаясь носом ему в спину. — Барни, а ты никогда не думал о том, чтобы завести настоящего ребенка? Живого. Нашего?

Шедоу

Шедоу словно обожгло изнутри. Да, Барни был странным по меркам большинства, да и она была не лучше. Да, она могла называть его душнилой, ворчать, что он вечно бубнит себе под нос и подкидывать дурацкие шуточки, зная, что он их не выкупит и примет за чистую монету. Но никогда и никому она не позволила бы говорить о ее Барни плохо. Даже ему самому.
— Кто? — она обхватила лицо мужа ладонями, будто пытаясь разглядеть ответ в его взгляде. — Кто внушил тебе это? Кто сказал тебе эту абсолютно глупую и бесчеловечную ложь?
Шейд слушала его слова, видела оживление в его взгляде, когда он снова заговорил о куклах, и кипела. Эта злость приносила ей физическое недомогание, потому что её некуда было выплеснуть. Барни не виноват в том, что воспринимал жизнь вокруг через призму своих кукол. Они удобные, всегда рядом и не делают больно, как живые люди. Их можно нарядить в любую одежду, заставить грустить и радоваться. И никто не будет спорить, не ударит, не оттолкнет. Шедоу вздохнула и отвела взгляд.
Лежащий Джереми тут же уставился на нее своими стеклянными глазами. Как же она мечтала сейчас выхватить его из этой колыбели и размозжить его тупую игрушечную башку обо что-то тяжелое. Или сжечь его в печи крематория и с наслаждением смотреть на черный дым, который идет из трубы. Да, она этого никогда не сделает, потому что Барни от этого будет плохо. Но никто не запретит ей мечтать.
— Я не хочу куклу, Барни. Они мертвы даже когда моргают, открывают рот и зовут маму. Я так много вижу смерть. Ты так много видишь смерть. Она окружает нас. Такая разная. Иногда мне кажется, что мы и сами тоже мертвы. Но я хочу быть живой. Хочу чтобы мы с тобой были живыми. Разве это так много?
Она закусила губу, справляясь с досадным комком в горле. И почему ее так тронула и захватила эта мысль, которая еще минуту назад казалась просто мимолетным побуждением?
— Знаешь, какую я хочу, Барб? — Шедоу с огромным трудом удалось взять себя в руки. Она перестала смотреть на реборна и подняла глаза на мужа. — Я хочу чтобы когда она смеялась, у нее были мои ямочки на щеках, а когда хмурилась, твоя складочка между бровей. Чтобы она улыбалась не из-за встроенного механизма, а когда слышала твой голос. Чтобы я учила ее рисовать, а ты делал для нее игрушки. Чтобы я варила ей кашу по утрам, а ты возил гулять в лес и объяснял самые простые вещи: почему море мокрое, а небо синее. А я ворчала, что она еще маленькая и не понимает про все эти волны и частицы, и требовала чтобы ты рассказывал про гномика, разлившего краску. Чтобы она пошла в школу и ты ругал ее за плохие оценки, а я подсовывала интересные книги и говорила, что в жизни есть вещи важнее аттестата. Ты не сможешь сделать такую... — Шейд замолчала, проглатывая очередной комок в горле, и договорила уже гораздо тише. — А я могу.

Шедоу

Шейд с горечью осознала, что все, что она говорила, разбилось о глухую стену. Барни не слышал и не понимал её, убежденный в том, что знает как правильно и как надо. Но он не знал. А Шедоу не знала как достучаться сквозь это пуленепробиваемое стекло самоуничижения и неверия.
Когда-то, несколько лет назад, этот мужчина помог ей обрести покой. Шейд перестала метаться по стране, как раненый зверь. У нее появился дом и робкая уверенность в том, что она может быть кому-то нужна. Но выходит, что ей не удалось отплатить ему той же монетой. Для Барни силиконовые куклы все равно были куда более надежной защитой, чем она, живая и находящаяся рядом.
Шедоу убрала руки и чуть отступила. Не хватало воздуха, и в висках противно стучало, сигнализируя о приближающейся мигрени. Она понимала, что не все мужчины хотят и любят детей. Да, черт возьми, вчера она еще сама их не хотела. И вряд ли кто-то из ее дружков из прошлой жизни был бы в восторге, заговори она с ними на такую тему. И с Барни они не обсуждали этот вопрос ни до свадьбы ни после. Но было ощущение, что проблема не совсем в ребенке. А в чем — она не знала. Для Шейд, прямолинейной, как доска и говорившей в лоб все что она думает и чувствует, блуждание в подсознании мужа было равносильно лабиринту. И там явно водился не один Минотавр.
— Для меня ты живой. Слышишь. И ты мне очень нужен. Барни! — он опять прятался от нее в мир своих кукол. Но Шейд не готова была отпустить его так просто. Ей самой слишком сложно давалось это все. Куда легче было поступить как раньше: собрать свои вещи, хлопнуть дверью и найти новый город. Не решать проблему, а убежать от нее. Сделать вид, что ничего не было. Но сейчас все было по-другому, и Шейд не хотела убегать. Теперь это было бы чересчур больно.
— Конечно я отведу Люси домой. Потому что есть те, кто ее ждет и волнуется о ней. Но сейчас она рисует на кухне. С ней все в порядке. А с тобой нет. И я волнуюсь за тебя. — она снова его догоняла. На этот раз возле рабочего стола, куда вместе с Финчем отправился и Джереми. Шедоу подошла и накрыла ладонью руку мужа, по-прежнему не касаясь его игрушки, но не давая спрятаться от нее в молчаливом коконе погруженного в работу человека.
— Барни! Слышишь? Ты мне нужен. Любой. Поговори со мной. Не убегай, пожалуйста. Чего ты боишься?